Театр на Соборной попытался найти в пьесе Островского особый ритуальный ритм
Хорошую пьесу делает классической отнюдь не толща прошедшего времени, а способность текста пробиться сквозь неё. Можно сколь угодно остро переживать день сегодняшний и мучиться проблемами современности, но в итоге окажется, что классик уже давным-давно ответил на все наши вопросы. Такие пьесы, как золотые слитки, выжидают где-то глубоко в недрах. И показываются исключительно в своё время. И раз сейчас время, когда духовность подменяется воинствующим морализаторством... Время, когда человеческое достоинство пасует перед самодурством... Когда расцвет науки сопровождается первобытными суевериями... Наконец, когда битва за нравственность выходит за пределы всякой нравственности… Значит, пришло время «Грозы».
За последние пару лет «Гроза» Александра Островского прокатилась по многим столичным и периферийным театрам. В Рязани к поискам «луча света в тёмном царстве» присоединился Театр для детей и молодёжи: свою версию знаменитой пьесы представила режиссёр Марина Есенина.
Классический текст располагает к акцентам и интерпретациям. Интерес Марины Есениной – в осознании безграничной власти «тёмного царства» и настойчивом, диогеновском поиске человека, способного ей противостоять. Без бытоописания – к исследованию характеров.
Масштабы «тёмного царства» поражают сразу же, с первых секунд. Собственно, оно и заполняет всю сцену. «Вид необыкновенный! Красота!» – восклицает Кулигин (Константин Зенков), адресуя свой восторг чудесным волжским просторам. Взгляд зрителя следует за его словами и… утыкается в бездонный мрак. Весь объём сцены художник Татьяна Виданова оставляет пустым и чёрным. Лишь лаконично пробрасывает три грубо сколоченных подиума: то ли мостки над водой, то ли некрашеные полы в доме, то ли дощатые тротуары в провинциальной городской грязи.
«Тёмное царство» не только зримо, но и слышимо. Точнее не слышимо. Гулкое безмолвие. Тишина, стократ усиленная тайными вздохами и шёпотами. Звуковое оформление (композитор Владимир Устинов) – обволакивающий и нагнетающий тревогу набор шумов, шорохов, звонов, грозовых раскатов. Отголоски подлинной полнокровной жизни, которая проходит где-то там, вдали. Под лучами настоящего солнца, которые не в силах пробиться в эту беспроглядную тьму. И, кажется, не Волга несёт свои воды, а Стикс клубится ядовитым туманом. Разломанная надвое лодка на авансцене – лодка Харона, которая припечатывает приговором: выхода нет. Свой хрестоматийный вопрос-выклик: «Отчего люди не летают так, как птицы?» – Катерина (Марина Заланская) задаёт, рванувшись вверх по мостику. Но спотыкается и падает, не в силах справиться с земным притяжением. Вопрос звучит в никуда и повисает в воздухе. Люди… Здесь не летают даже птицы: скворечники (ещё один элемент сценографии) однозначны в своей пустоте.
Обитатели этого подземного царства – человеческое общество в миниатюре. Здесь свои негодяи: купец-самодур (Владимир Коняхин), без которого не обходится, пожалуй, ни одна пьеса Островского, куражится как будто по должности («значительное лицо в городе» – положение обязывает). И свои герои: антагонист Дикого изобретатель-самоучка Кулигин в исполнении Константина Зенкова увлечён и светел. Но, увы, не настойчив. Он так же легко отходит в сторону, как и общество – оставляет его в стороне. В этом обобщенном типизированном мире особенно хороши жанровые сценки. Колоритная странница-богомолка Феклуша (засл. арт. России Людмила Сорокина), гипнотически пришепётывающая про «огненного змия». Вороватый Кудряш (Константин Ретинский) с замашками «первого парня на районе». Городская сумасшедшая (Зоя Пятницкая), не говорящая, а словно гортанно «каркающая», накликающая беду.
Главные же правители «тёмного царства» – бесчувственны и неумолимы, как древние каменные истуканы. Кабанова в великолепном исполнении засл.арт. России Светланы Гузиковой реально внушает трепет. Статная, строгая, она будто закована в латы своего мнимого благочестия. Входя в роль праведницы, поучает и вычитывает. Но, не сдержавшись, срывается на крик и ругань, обнажая грубую и дикую натуру. «Дождётесь, поживёте и на воле, когда меня не будет!» – проклинает она своих семейных, потрясая рукой и фанатично блестя глазами (чем страшно напоминает непримиримую боярыню Морозову с картины Сурикова).
Но чем сильнее действие, тем упрямей противодействие. Деспотизм богатой купчихи оказывается бездейственным в собственном доме. И не спасает нравственности её родной дочери Варвары (Анна Комарова), которая под носом у маменьки вытворяет, что заблагорассудится. Стремительная, как речные воды, Варвара не стыдится и не терзается. Искушает и вводит в грех и себя, и Катерину.
Остервенелость Кабанихи смягчается лишь в общении с сыном Тихоном (Дмитрий Мазепа). Но и эта скупая нежность более похожа на привязанность тирана к своему рабу: при попытке Тихона затянуть песню мать накрепко зажимает ему рот.
Тихон, кажется, единственный, кто уютно себя ощущает в этой темнице. Правило простое: главное, чтобы маменька не узнала. Герой Дмитрия Мазепы не по-книжному порывист, горяч. Весь его образ наполнен абсолютно искренней любовью к жене. Но если Катерине любовь даёт силу, то его так и оставляет слабым.
Слаб и Борис (Артём Бучнев), отчаянная любовь Катерины. В спектакле его образ окрашен романтическим флёром. Но за букетами мокрой сирени, звездопадом и крепкими объятьями – все та же суетливая обыденность.
В этом мире слабых мужчин и деспотичных женщин Катерина существует один на один с собой. Со своей совестью. Которая, кажется, с самого начала предчувствует грех. Отягощается уже одним этим предчувствием. И, ничего ещё и не совершив, кается.
Вся постановка подчинена какому-то особому ритуальному ритму. Размеренно полощут девки бельё в Волге, вскидывают руки, сгибаются, будто бьют земные поклоны. Истово крестится Катерина. В вертикальных лучах света (художник по свету Георгий Горазеев) она напоминает ангела из своих же видений: «А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идёт, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют». Даже любовные признания звучат здесь тихо, шёпотом, почти молитвенным речитативом.
Героиня Марины Заланской кротка, преисполнена светлой, нереализованной любви. И бунт этой Катерины не откровенен, не явен. Лишь в круглых, почти неморгающих глазах актрисы читается мучительная борьба совести и сердца. Здесь нет трагического всплеска страстей. Лишь всплеск волн, принимающих тело утопленницы.
Прыжок Катерины отчаянно направлен не вниз, а вверх. Чтобы не уснуть навеки, а наконец-то проснуться.
26 октября 2017 г. Автор: Вера Новикова